Послушать интервью во время пробежки (1 час 42 минуты):
Послушать в iTunes — по ссылке здесь.
S. Вы были мальчик домашний или вас воспитала улица?
А. Я в школе был отличником, кроме пятерок, других оценок не знал. Были случаи, когда я получил четверку, это была трагедия, и, приходя домой, я не знал, что сказать маме. Но при этом я не был «задротом», не учился с утра до вечера — наоборот, все уроки делал на перемене, а дома писал письменные задания по математике. Я кайфовал от этого. В советское время было проблематично купить книжки, и литературу по математике и шахматам, но мне удавалось ее доставать — отец привозил книги.
S. Отец был военным у вас?
А. Он поначалу работал военным водителем, а потом — водителем книжного магазина. Ни у мамы, ни у папы нет высшего образования, они родились до и во время войны, и с образованием было в то время тяжело. Но в советские времена, чтобы «прорваться в люди», в первую очередь, надо иметь образование. В принципе, так и было — в 99% случаев невозможно было никуда устроиться, а кооперативов и частного бизнеса тогда не было, чтобы можно было придумать занятие себе самому.
S. Вы кем должны были стать?
A. Меня воспитывали стать президентом, а точнее, председателем Президиума Верховного Совета СССР. У меня с детства было сильно развито не то чтобы чувство патриотизма, но желание быть полезным своему народу. И поэтому были такие амбиции. Став чуть повзрослее, я понял, что, чтобы быть полезным, не обязательно быть во главе народа — можно быть его частью. И, когда мне исполнилось 22 года, я идею о политике отбросил совсем.
S. Возвращаясь к первому вопросу: значит, хулиганом вы не были?
A. Я дружил с хулиганами, но сам им не был. Естественно, и драки были, и всё, что угодно, но я не был инициатором — если обстоятельства меня не втягивали. Я по-прежнему не считаю драку и физическую силу самым сильным способом решить вопросы. Я для себя решил с тех пор: если я увижу, что человек слабее меня, я никогда не буду применять силу.
S. Почему вы пошли в мореходное училище?
A. Романтика. У меня был выбор, куда пойти. Я не хотел стать ни врачом, ни юристом, ни директором завода, ни инженером, ни учителем. Мне не хотелось становиться специалистом в одной области, я чувствовал, что это меня ограничивало бы. Мне нужны свобода, просторы, территория, разные области, а не просто быть хорошим специалистом. Так я думал в то время, и так же, наверное, думаю сейчас. В этой ситуации быть моряком мне казалось очень романтичным: у тебя под ногами весь мир. Мне казалось, нет круче парусных судов, и в душе я чувствовал себя пиратом.
S. Это было до или после того, как вы задумались о политической карьере?
A. Мысли о политической карьере ко мне пришли за время моей службы в Северном флоте на атомной подводной лодке с 1986 по 1989 год. В тот период я по-другому посмотрел на жизнь. Во время службы я вступил в коммунистическую партию, потому что мне показалось, что это как раз означает идти по пути пользы народу. Но пробыл членом партии лишь год. Как только я демобилизовался, я вернулся в мореходное училище в Ленинград, чтобы восстановиться на учебе. За это короткое время, изучив содержимое газет, разобравшись в том, что происходит, я переменил своё мнение. Я тут же пошел на первое собрание Коммунистической партии Невского района и написал заявление с просьбой об исключении из компартии. Когда на собрании огласили мою «просьбу об исключении из рядов партии коммуниста Давтяна», все обернулись посмотреть, что за Давтян такой. Кругом сидели офицеры, я был в морской форме курсанта. Когда мне дали слово, я объяснил, по какой причине я вступил и выхожу из партии. Меня исключили под бурные овации. Через месяц, на очередном партсобрании, половина коммунистов в зале подали заявление об уходе из партии, последовав моему примеру.
S. Вы были революционер?
A. Не революционер. Не люблю это слово. У меня свой путь.
S. Были ли во время службы на атомной подлодке опасные ситуации, которые заставили вас переосмыслить свои взгляды на жизнь?
A. Неоднократно. Но самый опасный момент, повлиявший на меня (хотя я был абсолютно спокоен), возник, когда до ядерного взрыва оставалось 15 минут, а в это время находился в трёх метрах от ядерного оружия. Что здесь сделаешь? Предотвратить это было почти невозможно. Эвакуировали всю базу, а про меня и про моего друга, Лёху Ракинцева, вообще забыли. Адмиралы, генералы и прочие важные чины бегали, суетились, пытаясь спасти ситуацию, и вдруг какой-то из адмиралов с криком спросил у нас:
«Кто вы такие, почему вы здесь ходите?» — «Товарищ адмирал, мы вахту несем». — «Какая на фиг вахта! Сейчас всё взорвётся! Бегом отсюда!»
Мы с Лёхой Ракинцевым выбегаем из подводной лодки, начинаем бежать по берегу, — спасаться надо. Смотрим — наверху все корабли уже эвакуированные, людей практически нет, только какие-то грузовики едут. «Лёх, — говорю, — остаётся 15 минут. Куда мы добежим? Это не поможет. Давай посмотрим, как это будет». Слава богу, этого не случилось. Опасность миновала.
S. У вас пролетела перед глазами вся жизнь?
A. Как ни странно, нет. Вообще не было страшно — я, скорее, не понял, что происходит. В тот момент это была такая «смешная и опасная ситуация». Но она повлияла на дальнейшее: в будущем, когда со стороны жизни исходили угрозы, я понимал — чего мне бояться? Я уже побывал в ситуации пострашнее.
S. Уже во время службы вы начали выходить на пробежки?
A. Гораздо раньше. Я всегда хотел заниматься спортом. С детства. Будучи отличником в школе, я очень круто играл в шахматы. Меня никто не учил этому — я просто наблюдал за тем, как играет папа (он по-прежнему хорошо играет), всё «сканировал», записывал в голове. В третьем-четвертом классе родители решили отдать меня в шахматную школу, на ближайших соревнованиях я занял первое место, тут же мне дали третий разряд, и пошло-поехало — я несколько лет занимался шахматами. Успехи были, но мне не нравилось, как нас учили, было скучно. Так как было не принято менять своих тренеров, я решил вообще уйти.
S. Система потеряла многообещающего ученика.
A. Да! Весь наш класс играл в баскетбол, и только один парень занимался боксом. Я тайно смотрел на него и молча завидовал. В то время я был дружен с моим соседом Ваней, очень спортивным, с мышцами, как теннисные мячики. И, поддавшись его призывам, я пошел на стадион, заниматься лёгкой атлетикой. Меня из-за сложения сразу отправили в спринт: мощные ноги, для стайера я крупный. Начали тренироваться, всё шло хорошо, но я опять затосковал: на том же стадионе занимались футболисты, все играли, кайфовали, — и только нас гоняют по кругу. Зачем мне это? В какой-то момент я приехал домой с забитыми мышцами, и, поскольку никто не понимал, что происходит, родители пришли в ужас, и не пустили меня на занятия по лёгкой атлетике. Но общение с Ваней принесло свои плоды: будучи старше меня лет на пять, он учил меня бегать. Вместе с ним я стал заниматься фехтованием, с его братом — на стрельбу из лука, потом понял, что мне нужны боевые искусства. И два последних класса школы я занимался дзюдо.
S. То есть, дзюдо родители одобрили?
A. Да, там не было жестких избиений по голове. За время тренировок в 9-10 классе я сильно изменился физически, вырос на 10 cм, подсушился, сдавал все нормативы школы, которые не мог одолеть. Что касается бега, я был хорошо замотивирован. Ваня мне говорил: Арам, вот приходишь ты утром в класс — все вялые, сидят зевают, а ты бодренький, свежий, после пробежки. Я хотел быть бодреньким. Через день я пробегал по 5 км. Потом, занимаясь дзюдо, я выходил на стадион, тренировался, и бегом бежал домой. Там приводил себя в порядок, завтракал, и шёл на урок в школу.
S. В более зрелом возрасте, лет в 20, с учетом военной службы, как изменились ваши тренировки?
A. Лет в 20 было следующее: я служил в Заполярье (крайний север, Кольский полуостров). Там нехватка кислорода и много других природных ограничений, поэтому утреннюю зарядку мы практически не делали. Девять месяцев зимы, три — весна, лето, осень. По утрам весь экипаж выходил, скребок в руки, и давай чистить снег — он шел круглосуточно, без остановки, всю зиму. Летом снега не было, и старослужащие могли позволить себе какие-то вольности. Это было тяжело.
В тяжелых ботинках, военно-морской форме, бежишь три километра. Когда по базе в Заполярье бегаешь один, вдоль берега, все смотрят на тебя, как на сумасшедшего.
Достаточно плохой беговой опыт, но попытка вырваться из режима: на подлодке быстро привыкаешь к тому, что только сидишь или лежишь, и хотелось поменять ситуацию.
S. Ваш романтический настрой относительно морской службы развеялся или наоборот укрепился?
A. Романтический настрой не пропал, но желание работать на флоте исчезло. Я закончил в 1991 году, когда развалился Советский союз. И, если раньше было распределение на работу, то теперь нам сказали: каждый решает свою проблему сам. И в Петербурге у меня не получилось устроиться на работу. Когда я проходил практику, я успел побывать за 9 месяцев в 17 странах во время учебы: Греция, Италия, Испания, Марокко проскочили из-за шторма, Канарские острова, Азоры, Мадейра, снова Испания, Англия, Германия, Филиппины, Гонконг, Сингапур, Египет, арабские страны. Когда входишь, общаешься с экипажем — с теми, кто уже с опытом, в возрасте. Однажды, возвращаясь со второй практики на родину, боцман сказал: «Арам, ты с Кавказа, чего тебя потянуло на море?» Я говорю, романтика — решил, пока молодой, поработаю лет пять и сойду на берег — там уже создам свою жизнь.
А моряки — это другой, отличный от нашего, образ жизни. Они четыре часа работают, восемь — отдыхают, и заново. Они все время в море, море — их жизнь; они приходят на берег как гости, на берегу они вовремя. На этом строится вся философия.
И боцман сказал мне: «Арам, я тоже, когда был молодым, думал поработать лет пять, и потом уйти. Но этого не случилось: в море ты получаешь другой опыт жизни, и оттуда выходить сложно». Я понял, что со мной уже происходит то, о чем говорил мне боцман. Каждые три-четыре месяца я возвращался из дальнего плавания и начинал собирать своих друзей. Но один шел на работу, второй — на учебу. А тебе никуда идти не надо. Ты здесь чужой. Они все тебе рады, но все знают, что ты уйдешь, твоя жизнь не здесь. Тогда я понял, что это не мое — не потому что не люблю ходить в море, а потому что это создает сложности для адаптации на берегу. Отдать себя морю, как будто капитан Джек Воробей, я не мог.
S. И тогда вы предприняли первые попытки построить свой бизнес?
A. Тогда поступил первый звонок из Армении, меня попросили вернуться: распался Советский союз, и родине нужны были кадры. Понадобился не просто врач или юрист, а человек, который побывал по всему миру, многое повидал, с оригинальным образованием — штурман-судоводитель, знает английский язык, пароходы, логистику. Мне предложили работать на таможне. Я согласился, поработал полтора года и понял, что все это не моё — мне слишком тесно в этом занятии. Когда я уволился, говорили, что Арам не понимает, что он делает, и уходит в никуда. И я переехал в Москву.
S. Чего вы ждали от Москвы? Новой жизни? Надеялись на неё как на место, куда, образно говоря, приходят все корабли?
A. Я не знаю, что я ждал от Москвы, но мне хотелось чего-то большего. В Москве работал мой начальник на подводной лодке, Толя, так что, оказавшись в Москве, я первым делом поехал к Толе. У Толи офис был на Тверской — таких не было тогда, очень современно даже по сегодняшним меркам. Я сказал ему, что мне нужна работа, и он взял меня заниматься логистикой.
S. Московская жизнь стала для вас разочарованием и скукой?
A. Я поработал несколько лет в структуре, и мне стало тесно, как обычно. Я решил создать свой бизнес, потому что понимал, что у меня есть возможность сделать больше. Скажу честно, рутиной я не люблю заниматься, и, как только то, что я делаю, превращается в рутину, я ухожу от этого. Мои приятели были готовы инвестировать в мою идею собственной компании по логистике. Но идея не сработала, я оказался без работы, и я решил вместе с братом, двоюродным братом и другом основать компанию по оптовой продаже товаров для дома, потому что мог. Денег это приносило какие-то копейки, в 1998 году грянул кризис, после чего мы еле устояли на ногах, но выжили и пошло развитие. В начале 2000-х я понял, что по состоянию здоровья что-то нужно изменить.
S. Это оттого, что вы курили? Вас, наверное, бизнес-среда обязывала?
A. И курил, и пил, и ел. Такой образ жизни у меня был: я не занимался спортом, с понедельника обещал себе бегать, вес за 100 кг, я 56 размера. Уладив проблемы со здоровьем, я кардинально решил, что снимаю себя с оперативной деятельности и буду заниматься собой. Я начал бегать. Я тогда жил на Чаянова, и неподалеу, в Миусском скверике, мог пробежать дистанцию в 800 метров. Их я не смог преодолеть, выйдя на пробежку в первый раз, мне было очень обидно. Тогда я начал с 400 метров пробежки, и каждый день решил прибавлять по 100 м. Потом прибавил занятия теннисом. Когда мне надоело, мы с другом стали играть в футбол. Поспорили, чья команда выиграет, и начали устраивать футбольные «баттлы» на арендованном в Лужниках поле. Каждый начал усиливать свою команду игроками, мы всё время были в поисках крутых футболистов, и привлекали их к игре за деньги. Шутка затянулась: уже играли чернокожие ребята, присоединились парни из Бундеслиги (профессиональная лига для немецких ФК — прим.ред.). Этот «баттл» существует более 15 лет, только в какой-то момент перестал принимать в нём участие — увлёкся велоспортом. С 2004-2005 года я полностью ушел спорт, сбросил лишние 30 кг. В 2005 году мы сделали тур на велосипедах по Армении, и я весил 74 года, выглядел слишком худым.
S. Почему вы велосипедным спортом увлеклись?
A. Ходил на сайкл в фитнес-клуб, чтобы сделать кардио, и в какой-то момент мой тренер Сергей Яровицын предложил покататься за городом, вокруг Истринского водохранилища. И мы на байках в первый же день проехали 120 км. Я чуть не помер, это был для меня настоящий челлендж. Спустя месяц, в сентябре, мы поехали в Крым, и преодолели за восемь ездовых дней 900 км. За время этой поездки мы приняли решение сходить на гору Арарат. Раньше об этом я даже мечтать не мог, но реализовал задуманное. Нас было шесть человек. После Арарата многое изменилось в моей жизни, все ценности стали на свои места.
S. Знаю, что вы сильно восхищались идеологией бренда Nike, как это случилось?
A. Это так, корни к Nike растут давно. В 1989 году у нас в соседней группе жил парень, кажется, его звали Серёга. Он жил жизнью Америки. В то время никакой доступной информации об этом не было. Он фарцевал, но не с целью наживы, а чтобы быть в этой культуре. Ходил в американском бомбере зеленых и кремовых цветов, надевал широкие штаны и кроссовки Nike, — выглядело очень круто. Он нам рассказывал про культуру — про рэп-группы, про то, что что такое этот бренд, молодая компания. Серега хотел сделать всё, чтобы уехать в Америку жить, но его отчислили из училища, и мечта не сбылась. Зато он успел вдохнуть в меня лично философию бренда. Оказавшись в Неаполе, я на рынке увидел спортивный костюм Nike, белого цвета. Когда я пришел на судно, то понял, что они мне продали подделку — непрошитую. Мы с ребятами дошили сами, и в Питере я носил этот спортивный костюм и был очень крутым — у Катькиного сада (народное название площади Островского в Санкт-Петербурге, — прим.ред.) фарцовщики принимали меня за иностранца и обращались по-английски.
S. Эту свою любовь к бренду и спорту вы каким-то образом провоцировали на свои дела, — как раз в районе 2005 года?
A. Чуть позже. Я тогда перестал заниматься бизнесом, начал заниматься собой, понял, что я уже в хорошей физической форме, но мне не хватает бизнеса. Я задумался, чем заняться. Сходил к психологу, который занимался профориентацией, тот провёл разные тесты и пришел к выводу: мне как человеку общительному нужен или шоу-бизнес, или организация мероприятий, или рестораны, бары, кафе, розница. Я подумал — если розница, почему не Nike? В 2004-2005 гг. как раз ощущалось развитие этого бренда, я через друзей обратился в Nike. Когда открылся торговый центры «Ереван-Плаза», кто если не я должен был там открыть магазин Nike. В 2006 году я стал партнером Nike, а в марте 2007 открыли первый магазин.
S. В то время это казалось безумной идеей?
A. Конечно, это было дико, но я это воспринимал так: бренд я люблю, я одевался в нём долгие годы за границей и в Москве, и, когда я открыл, у меня были друзья-партнеры, я предложил им делать все вместе. Но им показалось, что это был реально большой риск — что если не пойдет: сотни тысяч долларов инвестировать в ремонт и десятки тысяч платить за аренду, и еще сотни тысяч за товар, и ответственность за сотрудников. Но пошел первый магазин, и вот мы сидим с вами общаемся.
S. Доводилось ли вам бороться за свои увлечения? Доказывать, что бегать классно, что однажды это станет массовым увлечением?
A. Не в моих принципах кому-то что-то доказывать, скорее, я мотивировал. Те, кто меня знал давно, говорили, что я сумасшедший. С каждым годом сознание меняется, и мы по-другому начинаем относиться ко всему. 15 лет назад не было должной экипировки, велосипеды были алюминиевые, а сегодня уже вон какие красивые карбоновые вещи делают. Не было в беге комфортной одежды и обуви. Сейчас настолько это комфортно и круто, что спорт становится частью жизнь. В Москве я пришел в зал, переоделся, позанимался, принял душ, переоделся и куда-то еще пошел. В Америке даже этот процесс другой: в спортивной одежде я пришел позанимался, максимум сменил футболку и пошел по своим делам. Я спрашивал у моих друзей в Нью-Йорке, Майами, Лос-Анджелесе, почему они душ не принимают после зала? Они сказали: во-первых, не хочется делать это в зале — хочется дома. Во-вторых, представь: ты идешь по улице, вдруг пробежал два километра, но ты же сразу после этого не побежишь в душ! Пойдешь дальше.
S. А вы ставите себе задачу, сколько хотите пробежать километров и на какой скорости?
A. Нет, я не люблю цифры.
S. Бизнесмен, который не любит цифры!
A. Я бизнесмен, который основывается на эмоциях. Все, что я делаю, я делаю ради эмоций, а не ради цифр. Я начал изучать город с утренних пробежек по паркам и улицам. А когда прибежал куда-то, где большие расстояния, то переходил с бега на велосипед.
S. Кто вам встречался на пробежке в Москве в то время, году в 2004-2005? Спортивные бабушки и дедушки?
A. В Сокольниках есть один домик, всегда закрытый на замок, это какой-то клуб, кажется, боксёрский. У него собирались люди — я их называю «люди из прошлого». Они все живут прошлым, одеваются, как в советское время, тренируются, как в советское время — подтягиваются, отжимаются, прыгают в пруд освежиться после пробежки. Я там смотрелся белой вороной. Вообще очень мало бегунов в городе было тогда. На Воробьевых горах — редкие единицы. Я приезжал в Армению, в мой город, Гюмри, пытался бегать от моего дома по тому же маршруту, как в детстве. Но в советское время в городе не было столько больших собак, и, когда я выходил в 6 утра бегать, в городе никого, кроме меня и собак, не было. Я собирал всех собак, те лаяли, я отбивался, и так бегал. В 2005 году мы с друзьями проехали всю Армению и Карабах, всё это было дико, сейчас — всё по-другому, сюда туристы из Америки приезжают кататься на велосипедах, даже из местных многие бегают, проводятся марафоны, триатлоны, соревнования.
S. В то время вы были аутсайдером и для спортсменов, и для тех, кто не занимался спортом?
A. Да. В 2004 я прилетел на мероприятие в Ереван. Мы сидим в ресторане, все вышли покурить. Тепло, хорошая погода, в кругу стоят человек 15. Как дела, рассказывай? Я говорю, друзья, я был в Крыму, и мы проехали 900 км на велосипедах. Я ожидал такую реакцию: «Вау! Слушай, круто! Рассказывай, как что?» А в ответ услышал: «А что, не было машин?» Такая была форма мышление. Но это понятно, ведь в советское время было так: спортом занимаются спортсмены. Кто после будет заниматься спортом? Школьники на физкультуре, экзамены прошли, а потом уже, если ты не спортсмен профессиональный, в спорте тебе делать нечего. В училище у нас также были спортивные секции — бокс и плавание. Этот стереотип изменился, спорт становится частью жизни, вне зависимости от возраста, пола, спортивной подготовки.
S. Хотели бы вы, чтобы вас окружали только спортсмены?
A. Нет. Это будет скучно. Представляете, как скучно, когда только спортсмены, и ни одного наркомана и алкоголика!
S. Есть ли что-то, что вы знаете сейчас, а лет 20 не знали, а жаль?
A. Я сегодня знаю очень основательно и много о беге, даже это стало моей философией жизни, благодаря Николаю Романову и Надежде Семенюк. Благодаря этим людям я бег полюбил по-другому. Они поставили мне технику бега, что улучшило мне скорость ради комфорта. Для меня пробежать нет проблем, потому что я обладаю техникой позного метода (если вкратце, речь идет об особом расположении тела в пространстве с учетом гравитационного влияния, автор метода и одноименной книги — Николай Романов — прим.ред.). Мои результаты были бы в 1980-е иными, знай я его раньше. В то же время я не знал, как правильно питаться, даже какой-то основы — спортсмену нужно питаться правильно, чтобы было достаточно энергии организму и при этом не переедать. В 1985 году нам в секции этого не объясняли. Тогда еды не было — ели то, что было, я удивляюсь, как наши умудрялись рекорды какие-то ставить с таким рационом. А позный метод я использую не только во время бега — на боксе, в плавании. Если правильно использовать позный метод в боксе, каждый удар будет нокаутирующим.
S. Когда вы в бокс вернулись?
A. Я всегда в нем был, можно сказать, но регулярно не занимался. Наблюдал за происходящим в мире бокса, и только в последнее время благодаря некоторым людям, которые смогли научить бить определенной техникой. Николай Романов объяснил мне, как использовать принципы гравитации в ударной технике. Роман Пижук за одну тренировку дает мне новую комбинацию и новый удар. Левый боковой удар я раньше не мог представить, как бить, а раньше не мог, как правша.
S. Что вам дает бег, а что бокс?
A. Бег — спорт. Бокс — это искусство. Конечно, любой спорт при определенном мастерстве искусство. Это со стороны кажется, что участники велозаезда просто крутят педали, и кто быстрее докрутил, тот раньше приехал, но это далеко не так. Это сильная тактическая борьба. Эти ребята все физически сильные, вопрос в тактике. В беге то же самое. Но Усэйну Болту за 9 секунд не нужно искусством заниматься, там бежать надо.
S. Какая у вас личная тактика?
A. Подвести соперника под то, чтобы можно было сделать то, что ты хотел.
S. То есть, поставить в условия, из которых он не может выйти?
A. Можно и так сказать. На ринге ты с человеком общаешься, ты с ним решаешь какой-то вопрос, он идет на тебя — ты должен защищаться. Защитными действиями, атакующими, шаг в сторону, два шага в сторону, присесть — искусство в течение доли секунд принять решение.
S. Во время занятий спортом вы абстрагируетесь от проблем?
A. Да. Поделюсь своим опытом. В 2004 году, когда я совершил первое восхождение на гору Арарат, спустившись с горы, я понял, что я другой человек. Как я это понял. До восхождения мы были в городе Догубаязит (цитадель русско-турецкой войны, один из городов на востоке Турции, где проходил в 1915-1923 году геноцид армянского населения, а ранее находился древнеармянский город Аршакаван, через который проходил великий шелковый путь — прим.ред.). Все эти города и территории воспринимаются мной с болью, много негативной армянской истории: гора Арарат, территория, родители моей бабушки были убиты во время геноцида, и я не принимал этот город и этих людей. После восхождения у меня был другой взгляд — не то что я одобрял действия, просто по-другому взглянул. Когда утром принимающая сторона позвала нас попить кофе, мы в хорошем настроении пошли по городу. Мы увидели самого известного человека в городе — он чистильщик обуви и одет в смокинг. Он душа города. Этот человек был счастлив, самое главное. Потом я увидел мальчика лет двенадцати, который еле-еле телегу с овощами и фруктами таскал на себе вместо осла. В его глазах было счастье. А там очень бедно все живут, но это не беда. Как это объяснить? Когда я приехал в Москву, один из моих друзей купил себе мерседес. Он был очень недоволен: машина классная, но телевизоров нет в подголовниках. Он реально был расстроен. И ты понимаешь: мир настолько разный. Человек, который несет на себе телегу, счастлив. А человек, у которого телевизора нет в подголовниках, — нет.
Во время восхождения на Арарат голова полностью освобождается от мыслей. Ты концентрируешься на подъеме (высота Арарата 5137 м, — прим.ред.), и это очень тяжело. Это не технически сложная гора, но сложная по погодным условиям, особенно последние 900 м очень сильные ветра. После подъема я стал по-другому относиться к людям и вещам. Можно сказать, я очистился. Я понял: в такое состояние ты приходишь, когда выходишь из зоны комфорта. Мне кажется, что вся лишняя информация, которая есть в голове, уходит: концентрируешься на том, чтобы добежать до линии финиша. Остаются лишь реальные задачи и проблемы.
S. Ушли какие-то люди, вещи, занятия из вашей жизни после этого?
A. После Арарата я перестал читать книги. Зачем? Раньше было интересно, а сейчас стало интересно другое. Побывав на Гималаях, увидев, как люди живут, вопрос: кем ты хочешь стать? Если ты хочешь стать ученым, получи знания и ты должен быть силен в этом. Спортсменом? Надо тренироваться. А если ты хочешь быть счастлив?
S. А позный метод вы узнали от Романова лично?
A. Да. Я езжу к нему в Америку, чтобы что-то узнать.
S. Вы способны на дауншифтинг?
A. Это не мое. Кто-то может быть счастлив, получив конфету сникерс, кто-то — несчастлив, получив роллс-ройс. Дауншифтинг не мое, и, уехав в горы жить, я бы не был счастлив. Мой принцип — создавать, творить, делать, быть полезным в этом я чувствую себя счастливым.
S. Каким образом вы смогли принести пользу, как хотели в детстве?
A. Сильно хвастаться не могу, я немного помогаю другим армянским городам в виде благотворительности и поддержки. В моем городе я очень хочу построить воркаут-зону. Раньше, когда я бегал по утрам, там была так называемая спорт-площадка, где собирались разные бегуны-любители. Один такой бегун был музыкантом, играл на дудуке, его зовут Малхас. Он на машине приезжал туда, делал пробежку и какие-то упражнения. Зона была никакая — вместо тяжести у нас был элемент цепи от танка, гусеница. Мы вращали эту гусеницу. Я бы хотел это изменить. У меня есть один друг Казар, он развивает воркаут в армении, и мы с ним обсудили уличную зону в Гюмри. Думаю, в следующем году мы это устроим.
S. Какие у вас планы? Вы в космос собираетесь лететь? Скоро вам тесно будет на планете Земля, похоже.
A. Планов у меня нет, строить их не люблю. Но есть желание что-то сделать.
S. Сформулирую иначе: вы хотите полететь в космос?
A. Хочу. Как турист, через Virgin Galactic. В Нижнем Новгороде я хотел полететь в этом году на российском истребителе, который летит вертикально вверх, в нижние слои стратосферы, и обратно. Но, скажу честно, по времени не получилось: я очень загружен. Нужно выделить несколько дней, подгадать погоду и так далее. А вообще у меня есть желание это сделать.
S. Вы участвуете в формировании гражданского общества в России?
A. Специально я ничего не делаю, но мне кажется, что мои действия косвенно влияют на это. Я в данном случае рассуждаю как космополит, это не представитель узкого сообщества боксеров или велосипедистов. Это моя любимая тема и важный вопрос: я часть общества, и его развитие позволяет нам улучшить свою жизнь. И российское общество на глобальной картине мира в этом вопросе не на передовых местах.
S. Что обществу необходимо сделать, чтобы стать лучше?
A. В первую очередь, проявлять толерантность. Научиться принимать других людей такими, какие они есть. И уменьшить агрессию.
