Константин Виноградов только в этом году пробежал три марафона, один ультра-марафон и много других российских забегов. Десять других марафонов и сверх-марафонов он пробежал по Латинской Америке, где жил и работал на протяжении шести лет. Вернувшись в Россию в 2016 году, Константин открыл в Петербурге беговой клуб iRun SPb, маршрут которого проходит через все туристические места города. О том, какова была жизнь в Венесуэле, как сочетать любовь к языку и к бегу и как изменилась его жизнь в России после возвращения из-за рубежа, Константин рассказал в своем интервью Stride Mag.

Послушать интервью во время пробежки — 1 час 54 минуты

Послушать в iTunes — по ссылке здесь.

S. Количество преодоленных тобой серьезных дистанций за один только 2017 год подозрительно велико для бегуна-любителя. Скажи честно, ты просто в детстве занимался спортом профессионально?

К. Мое увлечение бегом началось в детстве, потому что моя мама — учитель физкультуры в соседней с моей школой. Лет с четырех-шести по ее советам я начал бегать на стадионе рядом с домом, круги нарезал. Вообще был активным — занимался плаванием практически профессионально до определенного момента, потом бросил. Ставил себе небольшие цели, какие-то дисциплины, вроде подтягиваний, приседаний, метания, отжимания выполнял особенно ответственно, потому что с мамой занимался — она давала мне рекомендации, вроде «пробежать 20 кругов по стадиону». Все дополнялось еще ОФП — подтягивание, отжимание, разминки. Может быть, это было в чуть больших объемах, чем у обычных детей. Просто мама очень требовательная, гоняла меня. За что сейчас я ей очень благодарен.

S. Мама готовила тебя к тому, чтобы стать легкоатлетом?

К. Нет, просто хотела привить привычку заниматься спортом. Учился я в школе с углубленным изучением английского языка и параллельно занимался плаванием. Когда наступил момент выбора между спортивной школой и моей, мама приняла решение (потому что, думаю, мы в возрасте десяти лет не способны самостоятельные решения принимать), поговорила со мной, сказала, что спорт спортом и все это здорово и классно для здоровья, но лучше продолжать получать образование, занимаясь спортом одновременно. И прибавила: если добьешься чего-то в спорте, вообще будет отлично.

S. Выходит, филологическую стезю за тебя тоже выбрала мама?

К. Скажем так, мама привила любовь к языкам. Так, английский я начал учить с четырех лет, испанский был вторым языком с седьмого класса. К окончанию школы я свободно говорил по-английски. К выпуску из школы я уже видел себя человеком, чья профессия связана с языками. Университет я выбирал сам. Предлагали пойти и в военное училище, и в спортивный можно было попробовать пойти. Думал пойти на спортивную журналистику. Серьезно этим занимался, писал тексты еще будучи в школе. Но в итоге выбрал испанский.

S. Почему именно испанский?

К. Прежде всего язык привлек меня своей мелодичностью, звучностью. А в последний год учебы я немного почитал о культуре стран, где говорят на испанском. Понял, что Латинская Америка — это другой мир (впоследствии так и оказалось). Природа, экзотичность Латинской Америки мне нравятся даже больше, чем история страны. Нравится сам южноамериканский континент своим разнообразием. Там есть все, что хочешь — от жарких пляжей, необычайно красивых, до гор и вечных ледников, самых высоких водопадов в мире, Галапагосских островов, острова Пасхи. Чего там только нет, — этого довольно, чтобы влюбиться. И я поступил в Пятигорский государственный лингвистический университет, на факультет испанского и английского языков. Было два направления: преподаватели и специалисты межкультурной коммуникации. Выбрал второе, потому что оно было новым. В целом я ни о чем не жалею и считаю, что все пока складывается более-менее благополучно.

S. У вас там климат и природные условия подходящие для легкой атлетики.

К. В Пятигорске? Студенческие годы были веселые. С возлияниями и всем таким, но при этом я бегал.

S. Это как? Вечером на вечеринку, а с утра на пробежку?

К. К сожалению, да. Бывало и так, хотя, наверное, это не то, что стоит рассказывать в беговом журнале. Короче, студенческая жизнь наполнена всем. При этом бегать я тоже успевал, занимался — я был в сборной университета по плаванию и в сборной университета по легкой атлетике. На первом курсе как-то раз проходили соревнования на бег на три километра между факультетами, и в нашей команде не хватало человека. И физрук обратился ко мне, хотя я тогда только плавал, а не бегал. Я сказал, что ничего не обещаю, но согласился. И занял второе место в университете, потому что, видимо, база была хорошая заложена. Никто такого не ожидал. Меня сразу взяли в сборную университета. Со временем бег меня стал сильно привлекать.

S. Почему? Ведь говорят, что бег это прикладная дисциплина, просто чтобы сердце лучше работало, чтобы быть более выносливым.

К. В университетские годы я еще не догадывался, что впоследствии по жизни я настолько буду сходить с ума по бегу. Просто бегал и бегал, получалось. Любовь к бегу появилась в Латинской Америке, когда я первый раз туда полетел, в 2011 году.

S. Тебе предложили работу там?

К. Да, переводчиком в строительной компании. К тому времени меня особо ничего не держало, кроме моей девушки — теперь уже супруги — Влады. Мы учились вместе на одном факультете, но она была на три года младше меня. Закончив университет, я отслужил, а когда вернулся из армии, Владе оставался еще один год учиться. А мне предложили — работу, знакомый, который уже работал в Венесуэле, но в другой компании. Я к тому времени устроился официантом, потому что у выпускников лингвистического вуза в Пятигорске можно было работать только кем-то вроде консультанта по продажам сотовых телефонов. Мне было проще работать официантом — я думал дождаться жену и потом вместе перебраться в Питер или в Москву, чтобы искать что-то нормальное-серьезное, а пока заработать — как ни парадоксально, неквалифицированные кадры там зарабатывают в три-четыре раза больше людей, которые работают по профессии.

S. Наверное, все твои однокурсники куда-то уезжают, чтобы устроиться в нормальном месте по профессии?

К. Да — Москва, Питер, мир. У меня сейчас друзья везде, где только нет. Некоторые остаются в городе и устраиваются преподавателями в университете. Только такие умудряются связать жизнь со своей профессией в родном городе. Все остальные идут работать в туризм, где языки оказываются нужны далеко не в первую очередь — иностранцев приезжают не так уж много.

S. Забегая вперед, тебе навык быть официантом хоть раз пригодился потом?

К. Я еще и барменом поработал! Нет, кроме разве что каких-нибудь коктейльных вечеринок. Может, как-то и повлияло на отношение к жизни в целом, какая-то простота отношения к жизни в целом, отсутствие снобизма в частности. Короче, спустя полгода после того, как я отправил резюме, со мной вышли на связь. А прошло полтора года после выпуска, я уже решил, что язык забыл. Собеседование по скайпу прошел легко и свободно. Через месяц я улетел. Влада осталась заканчивать университет, потом ее сразу взяли на работу к нам, по моей рекомендации.

Жизнь в Венесуэле

S. Были языковые сложности, когда ты переехал? С диалектом, с пониманием, с тем, чтобы изъясниться.

К. У меня была хорошая языковая база, классический университетский испанский, кастильское произношение. Но в университетские годы я успел поработать на теплоходах гидом-сопровождающим с испанцами. То есть, у меня уже была практика устной речи, поэтому адаптация в Венесуэле прошла проще. Но да, первые две недели я не понимал ничего: они говорят очень быстро и половину звуков проглатывают. Но через две недели я адаптировался. Через полгода у меня уже был их акцент (не знаю, к сожалению или к радости) латиноамериканский.

S. Твой новый круг общения состоял из местных или из русских ребят?

К. Компания была белорусская, там русские, украинцы работали. В принципе, круг общения в основном был русский, плюс венесуэльские коллеги по работе, а также те, с кем приходилось общаться по работе и в жизни, в кафе, в магазинах. С русскими общались очень много. С русскими, белорусами, я всех называю нашими.

S. Было ощущение, что ты в эмиграции, в изоляции? Отсутствие всего привычного?

К. Ощущения эмиграции не было, потому что на тот момент я осознавал, что вернусь в Россию. А вот чувство изолированности, одиночества местами было. Скучал по дому, по родным и близким, по друзьям. Вообще по своим. Конечно, круг общения у нас достаточно широкий был на работе, общались на работе, вместе ходили, отдыхали, ездили, путешествовали. Тем не менее, большая разница, когда у тебя сто русских в кругу общения, и когда — вся страна.

S. Чего именно не хватало? Может быть, что-то из еды?

К. Мы привозили много всего с собой — гречку, глазированные сырки, конфеты. А белорусы упорно везли сало и колбасу. Люди привозили сметану, замораживали ее, складывали в коробки жесткие, чтобы она не разлилась. Остальные продукты были местные. Сегодня в Венесуэле глубочайший кризис, социализм, все плохо. Но в 2011 году на полках в магазинах и на рынках Каракаса было полно всего. Зарплата у нас поступала на российские счета, а в местной валюте, в боливарах, выдавали средства на жизнь. Их нам вполне хватало, если не хватало, мы могли пойти и поменять валюту на черном рынке. Сложная система. Пока не увидишь, не поймешь. В итоге, меняя валюту на черном рынке, ты мог купить за десять долларов то, что могло в мире стоить 100-150. Поэтому мы себя там плохо не чувствовали, могли все купить на черном рынке.

S. А что из себя представляет черный рынок?

К. Обычный рынок в городе. Просто все продукты, которые привозят в магазин, черный рынок перекупает, наверное, каким-то образом. И перепродает по завышенной цене. Это все находится в ведении местных коррумпированных властей. За то, что ты туда ходишь, никто не арестовывал, потому что это все одна большая мафия, выгодная всем.

S. В чем заключались твои обязанности на работе?

К. Начал с переводчика, потом повысили до менеджера по внешнеэкономической деятельности. Сначала устные и письменные переводы на стройплощадке, в офисе. Потом переводы переговоров на разных уровнях. Короче, обычные обязанности переводчиков. Работа переводчика поначалу кажется интересной — общение с людьми другой культуры и прочее, — но мне со временем надоело: как попугай повторяешь то, что люди говорят.

S. Нравился ли тебе город? Чувствовал ли себя гостем?

К. Всегда гостем чувствовал, не смог ассимилироваться. Может быть, какие-то внутренние барьеры, может быть, ощущаю себя человеком другой культуры. Все-таки, 23 года я прожил в России, и потом, думаю, что ассимилироваться полностью с другой культурой невозможно, даже если 20 лет там прожить. Я общался с многими местными русскими — к примеру, одна женщина прожила 24 года на Кубе. Она уже была не русская, но и не стала местной, по моим ощущениям. За шесть лет и подавно ты не сможешь почувствовать себя там совсем уж своим. При том, что они очень доброжелательные и гостеприимные. То есть, скорее всего, это внутренние барьеры. Менталитет есть менталитет. Поменять его очень сложно.

S. Что тебе было чуждо, например?

К. С Латинской Америкой разница есть не только у русских в менталитете, но и с европейцами, со всем миром.

Они очень веселые, жизнерадостные, легко относятся к жизни во всех ее аспектах. Как к жизни, так к работе, личной жизни. Они понимают, что работа — это не их жизнь, а просто средство для существования.

Пришли на работу, получили свои деньги и ушли. Плюс, Венесуэла — это вообще отдельная страна и отдельная песня, потому что весь этот социализм их приучил не делать вообще ничего. Получают там государственные бонусы и подачки.

S. Так у нас же тоже вся страна постсоветская, жила по тем же правилам, по сути.

К. Да, у нас в Советском союзе тоже много такого было — в чем-то жестче, в чем-то мягче. Я пожил в Советском союзе только четыре года и не очень хорошо представляю, как это было, могу судить только по людям. У всех венесуальцев легкое отношение к работе: пришел, отработал и ушел. Бывает, что не успел что-то сделать, опоздал или вообще на нее не вышел — и не докажешь, что он не прав. В конце концов и я проникся идеей, что жить надо в удовольствие. Хотя за шесть лет в Латинской Америке я так не привык до конца и не смог смириться с тем, что люди не держат обещаний. Я сам по себе человек слова — привык так, не столько по работе, а в жизни. Если пообещал быть к пяти, буду к пяти. А они могли вообще не прийти. Когда я опаздывал даже на пять минут, то предупреждал и извинялся. А люди удивлялись, что я звоню по такому никчемному поводу. Чего ты, мол, паришься, я приеду через полтора часа. То есть, ты переживаешь, что опаздываешь на пять минут, а человек может вообще не приехать и не предупредить об этом. А если упрекнуть в опоздании, то он еще и обидится: это, мол, моя жизнь, что хочу, то и делаю. В работе это очень сложно. Ну и они не работяги совсем. Особенно центральная Америка: Венесуэла, Колумбия, Панама.

S. Поэтому они вызывают рабочую силу из СНГ?

К. Отчасти, наверное. Там европейцев и китайцев много. Недостаток квалифицированного персонала. В Венесуэле не такой уж высокий уровень образования, как было и до социализма. Чавес (Уго Чавес, президент Венесуэлы 1999—2002, 2002—2013 гг., — прим.ред.) в свое время сделал бесплатное образование для всех то ли без экзаменов, то ли с элементарными тестами. В высшее учебное заведение мог поступить кто угодно. Короче, сегодня у них глубочайший кризис. Все очень плохо, и они в бешеных количествах уезжают из страны. Я жил в Чили и потом много путешествовал по Латинской Америке. Везде видели венесуэльцев, которые были вынуждены уехать. Весной 2016 мы вернулись в Россию окончательно, несмотря на то, что было все классно, хорошие условия жизни, путешествовали. Сложно было видеть все, что вокруг тебя происходит, что вокруг люди умирают с голоду, так как нет лекарств в аптеках, люди убивают других людей. Криминал ужаснейший. Каракас уже несколько лет занимает первое место в мире по криминалу.

S. Тебя когда-нибудь грабили?

К. Спустя месяц после того, как я прилетел. Иностранцы все для них это люди с деньгами. При этом они европейцев и светлокожих людей воспринимают как американцев, а американцы это значит доллары в кармане. Меня предупреждали, в общем-то, проводят инструктажи, где можно и где нельзя ходить.

Но в Каракасе нет безопасных мест, там могут ограбить или убить возле мэрии или возле полиции. Есть и вовсе районы, куда нельзя заходить.

Меня ограбил водитель такси. Мы ехали вчетвером, я сидел впереди. Водитель достал пистолет, приложил к моему виску и сказал отдать, все, что у нас есть. Было страшно. Но я осознавал, что, если грабят, все надо отдавать — их цель не убить тебя, а достать денег на жизнь. У меня не было особо денег, какая-то мелочь. Это все очень быстро происходило. По лицу таксиста было видно, что он тоже нервничает. Боялся, видимо, что мы где-то встретимся с полицейской машиной.

S. Почему вы с женой решили переехать в Чили?

К. Мы вернулись в Россию, и я стал искать работу в России, но случайно нашел работу в Чили. Мы там бывали туристами, там очень красиво. Так что, найдя эту вакансию, я не долго думал, и мы отправились на проектную работу на 9 месяцев, до конца строительства гидроэлектростанции. Жили в городе Талька. Небольшой городок. Объект был в двух часах в горах. Я там замечательно побегал. Около 350 км южнее от Сантьяго. Население — около 200 000.

S. Почувствовал разницу между Венесуэлой и Чили?

К. Разница огромная. В уровне жизни: Чили — одна из самых развитых стран в Латинской Америке. В инфраструктуре, в менталитете. Чилийцы намного более работящие. Они на юге, так что у них там есть зима, и это накладывается на менталитет. Если в стране круглый год лето, круглый год жара, можно ничего не делать, и кокос тебе на голову сам упадет рано или поздно. А в Чили есть зима, и им надо как минимум подумать об оплате отопления. Тоже местами необязательные, но намного серьезнее венесуэльцев в этом плане.

Жизнь марафонца

S. Ты начал бегать длинные дистанции в Венесуэле от скуки?

К. Отчасти от скуки, отчасти от предрасположенности. Первый месяц я жил в отеле, пока искали квартиру. Было скучновато сидеть весь вечер в номере в отеле. Просто гулять — опасно. Ну и я решил пойти побегать, чтобы, с одной стороны, развеяться, ну и чтобы польза была.

Бегать было безопасно — когда на тебе лишь шорты и майка, кто тебя будет грабить.

Максимум телефон отнимут, но он был старый, потому я бегал по ощущениям, без приложения — примерные 3-5 км. Я быстро понял, что после сложного рабочего дня во время бега я отдыхаю так, что даже от сложной пробежки во мне еще рождается много сил. Я почувствовал это класс, кайф, драйв, его стало становится все больше и больше. Я стал бегать каждый день. Загруженность на работе была высокая, в восемь вечера уходил с работы, и, чтобы не тратить час на дорогу до отеля, бежал с работы домой.

S. В костюме, как Искандер на «Красочном забеге»?

К. Нет, переодевался. Вещи клал в рюкзак — не беговой, а самый обыкновенный, что было неудобно, он натирал, трясся, я старался его руками фиксировать и так далее. Но это все меня не останавливало. Хотелось дальше продолжать.

S. В это время, в 2011, по всему миру (в Америке и в Европе) начал зарождаться беговой бум. В Венесуэле тоже так было?

К. В Венесуэле это была уже культура. Несмотря на все кризисы, там сохранилась культура следить за собой, вести здоровый образ жизни. Не то чтобы они на этом помешаны — могут и в ночной клуб сходить, и на пляже пива попить. Но очень многие люди очень подтянутые. Спорт — часть их жизни и культуры.

S. То есть на улицах Каракаса ты на пробежке часто встречал бегунов?

К. Да. В Каракасе круглый год климат мягкий — нет супер-жары, а зимой самый минимум — +13 градусов. Бегать комфортно, и поэтому это всё очень хорошо развито. Там в 2011 году на марафоне и на «десятке» пробежало 12 000 человек.

S. Спустя какое время после тех первых пробежек ты стал бегать марафон?

К. Месяцев через семь. Я много читал отзывов людей, которые пробежали. Изучил рекомендации, форумы и так далее. Я понимал, что к этому готов — база-то была заложена: в армии бегал по 20 км, например. Потому, думаю, семи месяцев было вполне достаточно. Но конкретно в марафоне опыта не было. Побежал неправильно, пил неправильно, по-моему, вообще ничего не ел. Этих вещей не хватало для лучшего результата и чтобы лучше себя чувствовать. После первого марафона я три дня просто не ходил на ногах. Опирался на всё, везде, где только мог. Ползал по стенам и перилам. Кости и суставы не были готовы, всё болело. Плюс, я встретил «стену», в основном потому что я не знал, какой будет подъем с 30 по 37 км, когда уже силы на исходе. А он был семикилометровый, методичный. И там мне стало плохо вообще. Было сложно, думал, помру. Проклял все. Но первый марафон есть первый марафон. Легко более-менее может быть только человеку, которого профессиональный тренер подводит к такой нагрузке. Мне хотя бы повезло, что я выбрал себе подходящие по удобству и амортизации кроссовки Nike. Если бы были плохие, я бы там помер.

S. Зачем побежал второй?

К. Хотел просто доказать себе, что могу, а потом не буду бегать больше марафоны, буду делать максимум 5-10-20 км. Но марафон — это такое классное массовое событие, грандиозное, с особенной атмосферой. И это тоже хотелось испытать снова. Кто-то бежит, кто-то свистит. Поток бешеной энергии. Ты понимаешь, что тысячи человек все свои силы оставят на этом асфальте. Это очень классно. И я понял, что снова хочу все это испытать. 

S. Получается, через год приехала Влада, а ты уже марафонец?

К. Точнее, я приехал домой, в отпуск, марафонцем.

S. Что изменилось в твоем характере после того, как ты пробежал марафон?

К. Утвердилось скорее, оно уже было во мне. Участие в марафонах, особенно в ультрамарафонах накладывает сильный отпечаток в характере любого человека. Это какая-то сверхвыносливость. Не хочу громких слов, но пробегая от марафонской дистанции и выше, понимаешь, что способен на многое, что пределов возможностей организма не то чтобы нет, но они намного больше, чем ты раньше думал. Становишься увереннее в себе. Я предполагал, что буду бегать 5 или 10 км, но никогда бы не подумал, что буду бегать марафон.

S. У тебя меняется к людям отношение, если ты узнаешь, что этот человек пробежал марафон?

К. Если кто-то бежал марафон, значит, он мне близок по взглядам на жизнь, это сто процентов. Ты понимаешь, что человек приложил очень большие усилия, ведь, чтобы пробежать марафон, надо приложить очень большие усилия. Это железный человек, очень сильный и физически, и духом, и характером.

Свой беговой клуб

S. Ты вернулся в Россию и открыл беговой клуб. Зачем? 

К. Находясь еще в Латинской Америке, я думал, что когда вернусь в Россию, обязательно сделаю что-то хорошее для человечества. Я знал, что в России уже все бегают, и был невероятно рад этому — это началось, когда я только уехал, и я тогда наблюдал за всем происходящим в соцсетях. Я видел, что бег стал популярным. Это как маленькая такая революция, классный хороший прогресс в стране. Я понимал, этот прогресс не только в беге, это значит, что у людей что-то меняется в сознании и в восприятии окружающей реальности.

S. В беговом клубе вы проводите пробежки по туристическим маршрутам. Это какой-то оммаж твоей работе экскурсовода?

К. Нет, я просто Питер очень сильно люблю, я бывал там до своего отъезда. Питер же очень суровый, сонный, несмотря на то, что красивый. Мне всегда казалось, что круто наполнить улицы такого красивого города энергией.  Хотелось эту красоту наполнить А такую красоту, если ты наполняешь еще и жизнью, то круто. Мы бегали и зимой: невероятно круто — замерзшая Нева, мы прямо на лед выбегали.

Компоративистика: Россия и Латинская Америка

S. В каких странах ты бегал забеги?

К. Марафон — в Чили, в Венесуэле, в Аргентине — полумарафон, в Мексике пробежал 10 км.  В другие страны мы попадали по туризму на 10 дней, я сразу смотрел, есть ли там забег, если не было, я просто выходил на пробежки. Для меня это один из способов познакомиться с городом — выйти на пробежку.

S. Традиционный бегунский способ.

К. Да. В Уругвае мы, например, были всего 3 дня, так естественно никакого забега не было. Я просто вышел и пробежался там по улицам. В Бразилия мы были во время чемпионата мира по футболу, там не было никакого забега, но я там пробежал км 20 по пляжу, и там невероятно классно заниматься спортом. Выходишь на пляж длиной четыре километра — пробежал его туда и обратно, и вот уже 8 км. Никого не встретишь с пивом или с какими-то там пирожками. Волейбол, баскетбол, для чего есть специальные покрытия. Все бразильцы — красивые, подтянутые, как в кино.

S. Можешь сравнить российские забеги и латиноамериканские?

К. Пунктуальность: у нас всегда все вовремя. Вот в Чили, например, я был на забеге. Старт должен был состояться в 7 утра, но он был в 9. Два часа я просто прождал. А приехал я, кстати, заранее, к шести. В Чили тогда еще заканчивалась зима, было очень холодно, я, поскольку ехал на забег, был без куртки, и к 9 я жутко замерз. А у нас все пунктуально, слава богу. Но там больше питания на забегах, больше воды, изотоников. На московском марафоне, вот, например, изотоник стали выдавать только на 30 км. Почему? Непонятно вообще. Еще в Латинской Америке лучше продумана логистика, в сравнении с питерскими «Белыми ночами» — на Московском марафоне все нормально было в этом смысле.

S. Ты как основатель бегового клуба, как человек, который жил и бегал за рубежом, чему ты хотел бы научить людей в России?

К. Я хотел бы чтоб люди вообще поняли целую идеологию бега. Для меня бег — это целое отношение к жизни. Каждый свое находит в беге, но однозначно что бег в себе что-то хорошее несет: и дарит человеку, и отдает. Было бы классно, если бы люди стали это понимать. Еще у нас старшее поколение не так много бегает, как там. У нас совсем не бегают госработники — учителя, врачи, полицейские. В той же Латинской Америке это нормально: все классовые слои бегают. Это из-за уровня жизни происходит. Конечно, совсем беднякам не до бега и там.

У меня были знакомые венесуэльцы, которые зарабатывали не много, но все равно платили из последних денег за тренажерный зал.

Люди в буквальном смысле умирают от голода, но на караковский марафон с каждым годом выходит все больше и больше людей — в независимости от того что происходит в стране. У нас я не представляю такого — мировоззрение должно поменяться. Хотя, я думаю, что уже меняется, что-то специально делать и заставлять не надо.

S. Что в вашем с женой быту стало другим, чем было до поездки в Латинскую Америку?

К. В быту — ничего. Разве что там мы привыкли правильнее питаться, и в Питере это сложнее. Дороже, каких-то продуктов вообще нет, что-то плохого качества. В Каракасе продукты растительного происхождения были очень хорошего качества — фруктов много, овощей, хорошее мясо. В России качество продуктов оставляет желать лучшего, даже если и продукт очень дорогой, не факт, что он окажется хорошим.

S. Как эти поездки и годы проживания в других странах поменяли твой характер? Пять лет в Венесуэле и почти год в Чили. Каким ты человеком приехал в Россию?

К. Абсолютно другим. В плане отношения к жизни я остался ответственным, исполнительным и пунктуальным, но, хотя я и был воспитан в убеждении, что надо пахать, я стал относится проще к работе. Понимаю, что это не вся моя жизнь. Я получаю деньги, должен взамен что-то делать для организации, не более того. Оставляю время на личную жизнь, семью, хобби и другие интересы. Плюс, они очень простые, и это я у них тоже перенял.

Можно сидеть в ресторане или на пляже, рядом с тобой будет бомж валяться, а по соседству — самый крупный бизнесмен города или, например, мэр.

Будешь с ним общаться, на «ты» и даже не знать, кто это. Потом станешь с ним другом и спустя месяца три в беседе проскользнет, кем он работает и что представляет из себя. Такая простота и искренность.

S. Ты заметил, как относятся к тебе в России, когда ты проявляешь такое непосредственное поведение?

К. В Москве попроще в этом плане, в работе субординации почти не чувствуется. Но в принципе в России каждый человек хочет показать, какой он важный. Вот в Латинской Америке они все на «ты» общаются. Уборщик может общаться с генеральным на «ты» и обедать с ним за одним столом. У нас я не представляю, чтобы секретарь, я и гендиректор компании сели вместе пообедать. Хотя разные, наверное, бывают компании. Но у нас такого нет, а я вот никак не могу с этим смириться. Можно ведь общаться на «ты», и при этом не терять уважения к человеку.

S. Известно, что Эйнштейн был таким же, со всеми на короткой ноге. И с нобелевскими лауреатами, и с маленьким мальчиком и с людьми из рабочего класса. Это всех удивляло.    

К. Я считаю, это нормально и правильно. Так и должно быть. Я бы хотел, чтоб так было.